БЕРЛИН
Мое знакомство с немецкой реактивной техникой началось зимой 1944-45 гг. Первый серьезный объект, доставшийся нам, - трофейный ЖРД от ракеты "Фау-2", доставленный зимой начала 1945-го в НИИ-1 из Польши. Это был хорошо сохранившийся серийный двигатель тягой 35 тонн, использовавший в качестве топлива керосин, окислитель - жидкий кислород. Компоненты подавались в камеру через центробежные форсунки. Стенки двигателя охлаждались топливом, проходившим через рубашку, охватывавшую сопло и камеру сгорания. Достаточно сказать, что по мощности этот двигатель на порядок превосходил имеющиеся у нас. Ю.А. Победоносцев в научно-спортивном азарте тут же пролез сквозь сопло внутрь двигателя, с фонариком осматривая форсунки и стенки огневой камеры и докладывая "наружу" обо всем увиденном. Такой азарт был типичной чертой Ю.А. Победоносцева. Помню, как в 1940 году, когда в ЦАГИ начали эксплуатироваться большие аэродинамические трубы, для их осмотра приезжали многие деятели науки и техники. Мне, как участнику создания этих труб, не раз приходилось быть экскурсоводом. Водил я по ЦАГИ академиков А.Ф. Иоффе, П.Л. Капицу, министра высшего образования С.В. Кафтанова и других. Запомнилось посещение двух молодых ученых-спортсменов: Ю.А. Победоносцева и А.Б. Мигдала (впоследствии выдающегося академика). Оба они, войдя в форкамеру большой самолетной трубы и увидев перед собой бетонную гору - круто уходящую вверх внутреннюю стенку рабочего сопла, захотели взбежать по ней и добраться таким путем до среза сопла (начала рабочей части трубы). С большим удовольствием составил им компанию и я. И вот в несколько секунд, при некотором замешательстве присутствовавшего начальства, "гора" была покорена.

Но вернемся к трофейной технике. Следующий, более серьезный шаг (после знакомства с двигателем Фау-2) был сделан нами - работниками авиации - непосредственно в Германии, куда перед концом войны по следам наступающей армии были направлены из многих министерств группы ученых и инженеров. Задачей их было собирание, комплектация, обеспечение сохранной доставки в соответствующие институты и квалифицированное изучение объектов трофейной новой техники. Нашу комиссию возглавлял генерал-майор Н.И. Петров (начальник НИИ самолетного оборудования - НИСО); членами комиссии были К.Н. Суржин (зам. начальника ЦАГИ), В.Д. Владимиров (зам. начальника ЦИАМ), Г.Н. Абрамович (зам. начальника НИИ-1), С.Р. Амбарцумян (зам. начальника ВИАМ). Каждый из членов комиссии возглавлял подкомиссию, которая ведала соответствующим направлением техники (по специальности представляемого ею института). Все члены комиссии получили звания полковников, члены подкомиссии - звания пониже.

В моей подкомиссии, занимавшейся реактивной и ракетной техникой, состоял подполковник ракетных войск Демков, назначивший себя моим телохранителем; повсюду он сопровождал меня с автоматом и только мешал работе, которая была напряженной, требовала наблюдательности, сообразительности, быстрой ориентации и умения вытащить на контакты немцев, которые должны были отыскать нужные объекты, раздобыть документацию, разъяснить исторические и технические детали, относящиеся к тому или иному объекту. Некоторые эпизоды, характеризующие "помощь" Демкова, я опишу позже.

Очень полезным было участие в подкомиссии Г.В. Миклашевского, разностороннего инженера, прекрасно разбиравшегося в любых "вещах", и Н.И. Курило - опытного инженера-технолога и хорошего фотографа. Вначале (до взятия Берлина) наша комиссия располагалась в 60 км восточнее Берлина - в курортном городке Букове, где помещался штаб тыла войск маршала Г.К. Жукова, и готовилась к предстоящей работе. Но вот пришло известие, что гитлеровцы выбиты из Адлерсгофа (6 км восточнее Берлина), где размещался научный авиационный центр немецкой армии - ДФЛ (организация типа ЦАГИ), и на следующее утро - это было 24 апреля 1945 года - я с полным составом своей комиссии на "Виллисе" махнул в Адлерсгоф. Нам пришлось пробираться туда от Букова (более 50 км) большей частью по обочинам, так как полотно шоссе почти всюду было занято пленными немецкими солдатами, шествовавшими на Восток. Часто приходилось останавливать машину и ожидать, пока колонна пленных обтекала нас. Типичная картина: наш солдат с автоматом на груди ведет пехом велосипед (руки заняты - на руле), за ним покорно топчут асфальт тысяч десять военнопленных, а замыкает шествие опять наш автоматчик, ведущий свой велосипед. И больше никакой охраны. Нельзя было и представить себе, чтобы советские солдаты, если бы они попали в такую ситуацию на своей территории, не прикончили бы конвой и не разбежались бы, кто куда. Жадно глотая свежий воздух после каждой такой встречи с ордами пленных, мы добрались до Адлерсгофа.

Городок обезлюдел, все календари остались открытыми на дате 23 апреля 1945 года (вчера утром сотрудники авиацентра были еще на местах). Я с Демковым зашел в главное здание, где помещались библиотека и кабинеты руководителей института (главного инженера фон Бока и др.). Тут же был пустой зал, на стене висели и тикали большие часы. Не успел я оглядеться, как над ухом раздались выстрелы и посыпались стекла: Демков расстрелял из автомата часы, решив, что внутри тикает мина. Вскоре обнаружилось, что в Адлерсгофе одномоментно остановились все часы, так как Демков "поразил" главные механические часы всей электрочасификации городка...

В последующие дни под грохот боев за Берлин происходил тщательный осмотр лабораторий ДФЛ. Набор аэродинамических труб в Адлерсгофе нас не поразил. По масштабам, мощностям и экспериментальным возможностям они значительно уступали трубам ЦАГИ. Высотный стенд для испытания поршневых двигателей также ничем не выделялся по сравнению с высотной установкой, действовавшей в то время в ЦИАМе. Наиболее интересной была аэродинамическая труба околозвуковых скоростей, но и она уступала по своим параметрам соответствующей трубе ЦАГИ (Т-106). Пожалуй, больше всего нам понравился электропривод этой трубы, управляемый с помощью ртутных выпрямителей (вместо более громоздкой системы преобразования тока - типа Леонарда, принятой в то время у нас). О таких мощных "ртутниках" (по 5000 кВт) нам не приходилось слышать.

В библиотеке, сейфах и шкафах собрано было много интересной научно-технической литературы и документации. Попадались и переводы советских и американских трудов, в том числе и с грифом "Секретно".

Нашей работе способствовали командование Советских войск, представители Государственного Комитете Обороны и войсковые подразделения, без чего успешные действия групп, подобных нашей, были бы невозможны. Однако и в этой сложной деятельности встречались ненужные трудности. Так, 29 апреля руководитель высотной установки ДФЛ Мартинелли, с которым меня свели работники армейской СМЕРШ, предложил организовать встречу с главой Адлерсгофской организации - фон Боком. Эта встреча была очень важна, так как, по словам Мартинелли, только фон Бок мог указать место замуровки секретных архивов. На следующий день утром мне, как знающему немецкий язык, поручили в составе группы работников СМЕРШа провести беседу с фон Боком. Но он не явился. Говорили, что исчез, может быть - бежал на Запад... Спустя какое-то время нашли все, что нужно, и без помощи фон Бока. А вернувшись в Москву, я узнал, что армейская разведка, в обход нашей группы, доставила фон Бока в ЦАГИ, где он вряд ли мог быть настолько полезен, как на месте.

По мере очистки районов Берлина от фашистских войск мы тут же проникали в становившиеся доступными авиационные и ракетные предприятия и собирали нужные нам научно-технические данные.

Случались и курьезные истории. Например, зная о том, что недалеко от Берлина (на запад) расположена Военно-Воздушная Академия, и полагая, что путь к ней свободен, мы 2 мая 1945 года отправились туда на автомашине. На западной окраине Берлина мы поравнялись с цепочкой наших пехотинцев, которые из автоматов, лежа били по какой-то невидимой цели, затем вскакивали для перебежки и повторяли тот же маневр. Командир этого подразделения остановил нашу машину и крикнул нам, что мы попали на передовую. Пришлось повернуть назад. Через несколько дней я узнал от советского коменданта объекта (Военно-Воздушной Академии), которым оказался мой старый знакомый, бывший сотрудник ЦАГИ капитан А. Писаренко, что объект был занят нашими войсками еще в конце апреля, но 1-2 мая несколько тысяч фашистов из окруженных в Берлине (в Тиргартене), прорвались на запад через район академии. Думая, что советские подразделения прочно засели там, немцы обходили академию, не пытаясь ее захватить, а в это время "гарнизон" советского коменданта состоял из нескольких человек.

Не найдя ничего особенно полезного по вопросам реактивной техники в Адлерсгофе и вообще в Берлине, где сосредоточились интересы работников "поршневой" авиации - ЦАГИ, ЦИАМ, ВИАМ, и, зная, что интересующие наш институт объекты расположены на севере Германии, я решил со своей подкомиссией перебазироваться на север. Сделать это было нелегко, так как вся большая комиссия Н.И. Петрова располагала лишь двумя собственными автомашинами - Джипом и Виллисом, вместе с комиссией доставленными в Германию на самолетах. Все же после громкого разговора с генералом Н.И. Петровым я добился, что мне был выделен Виллис, поместил в него свою подкомиссию и отбыл на север. Конечно, перед отъездом мы побывали у горящего Рейхстага и взобрались на статую Победы. Стены витой лестницы высотой 60 метров, идущей внутри постамента статуи, воздвигнутой в честь победы над Францией в 1871 году, уже 4 мая, то есть через два дня после освобождения Берлина, были исписаны русскими победными лозунгами. Так советский солдат самостийно закреплял свою военную и моральную победу.

БАСДОРФ
В информации, полученной нами в Адлерсгофе от Мартинелли и из других источников, говорилось, что в нескольких десятках километров севернее Берлина, в Басдорфе, находится филиал фирмы БМВ - конструкторское бюро и завод, занимавшиеся разработкой, постройкой и испытанием реактивных двигателей. Естественно, что держа путь на север, мы заехали в Басдорф. Было это 5-го или 6-го мая. Завод нашли, но там ни души. Нужно сказать, что район Басдорфа очень красив. В этой лесистой местности помещались охотничьи угодья Геринга - колоссальный отгороженный забором участок леса с косулями, зайцами и другими объектами охоты.

Завод БМВ стоял прямо в лесу. Цеха возведены так аккуратно, что ни одно дерево не пострадало. Крупные сосны, росшие у самых стен, хорошо маскировали предприятие. Обходя территорию завода, мы постепенно обнаруживали объекты, над которыми велась здесь работа, - разного типа жидкостные ракетные двигатели: небольшие двигатели для дистанционно управляемых беспилотных самолетов-снарядов, работающих на разлагающейся концентрированной перекиси водорода; самолетные ЖРД (например, двигатель Вальтера, на унитарном топливе - гидрозине, который использовался на экспериментальном истребителе-перехватчике М-263, напоминавшем ракетный самолет В.Ф. Болховитинова с двигателем Л.С. Душкина) и др. Имелись и испытательные стенды для ЖРД.

Работы в области ЖРД на этом заводе особенно сильного впечатления не произвели, по масштабам и степени законченности они находились примерно на том же уровне, что и у нас в НИИ-1. Пожалуй, наиболее интересным было разнообразие химических компонентов (топлив), которые проходили испытание в разных ЖРД. Конечно центральным нашим открытием на БМВ (мы были первыми советскими специалистами, попавшими сюда) был турбореактивный двигатель БМВ-003. Сначала как в готовом, так и в разобранном виде эти двигатели были обнаружены в сборочном цехе. Кстати, это были единственные объекты на заводе, которые немцы пытались взорвать перед приходом наших войск. Видимо, ни времени, ни средств не хватило, чтобы взорвать все двигатели, поэтому во всех двигателях и среди деталей взрывали только турбинные колеса. Должно быть, для того, чтобы ни один двигатель нельзя было тут же использовать. Взрывная деятельность проводилась впопыхах, недостаточно чисто, и мы нашли целые двигатели, целые турбинные колеса.

Нужно сказать, что в конструктивном и технологическом отношении ТРД БМВ-003 выглядел как хорошо отработанный объект. Схема двигателя и его параметры были близки к таковым у двигателя А.М. Люльки, над которым велась в то время работа в НИИ-1. Формы лопаток осевого компрессора и осевой турбины свидетельствовали о достаточно высокой аэродинамической культуре, схема камеры сгорания - многофорсуночная с дисковыми стабилизаторами (вместо завихрителей) была оригинальной. Относительный вес двигателя по тем временам был сравнительно небольшим. Отработка двигателей проводилась в специальных испытательных боксах, которые имели примерно такой же вид, что и соответствующие боксы у нас. Фотографии, описания, детали всех двигателей, увиденных нами в Басдорфе, срочно отправлялись в НИИ-1, где быстро оформлялись альбомы и демонстрационные доски для показа в министерстве, институтах и ОКБ; объекты отгружались самолетами и попадали на выставки, действовавшие в НИИ-1 и ЦИАМ'е.

Вскоре после получения этой информации в Басдорф были направлены отдельные группы специалистов, которыми руководили Макар Михайлович Лукин (тогда директор Казанского авиамоторного завода, а впоследствии заместитель министра авиапромышленности) и главный конструктор из НИИ-1 Алексей Михайлович Исаев. Наша миссия в Басдорфе в течение нескольких дней была закончена, и мы двинулись на север (Штеттин-Пеннемюнде). Там, как уже было известно, помещался научно-конструкторский центр фон Брауна, занимавшийся ракетами ФАУ-2, с помощью которых Гитлер собирался разрушить Лондон и выиграть войну против Англии. Советская Армия добила гитлеровский Рейх раньше, чем Гитлер успел реализовать этот план, но в 1945 году ФАУ-2 начали падать на Лондон - немцы стреляли ими с французского берега через Ламанш - и показали свою значительную разрушительную силу.

ПЕННЕМЮНДЕ
До 9 мая на севере Германии еще шли бои. К этому времени мы на своем виллисе добрались до Штеттина и 10 мая, получив в штабе фронта маршала Рокоссовского разрешение перебираться на остров Свинемюнде, где остатки фашистских частей были накануне добиты, двинулись через понтонный мост, наведенный советскими войсками от Штеттина к Свинемюнде. Мы въехали на этот остров в восточной его части и двинулись на запад к курортному городку Пеннемюнде - центру конструкторско-исследовательской и испытательной работы над ракетой ФАУ-2. Как и все места, где только что с боями прошли войска, остров Свинемюнде выглядел необитаемым. Пустынными были прекрасные песчаные пляжи, тянущиеся вдоль всего острова. В спокойной сероголубой дали Балтийского моря - ни судна, ни яхты, ни лодки... Окна и двери красивых отелей, разбросанных по берегу, закрыты.

Шикарное пустое шоссе время от времени пересекает железнодорожное полотно. На первом же переезде мы были несколько обескуражены. Шлагбаум, который был до этого закрыт, при приближении нашей машины открылся. Перебравшись через переезд, мы остановились, чтобы с помощью сторожа ориентироваться на местности. Карта у нас была, но интересовавшие нас объекты на ней не значились. Однако никакой охраны переезда найти не удалось. Потратив с полчаса, мы поняли, что шлагбаум управляется сервоприводом, соединенным с фотоэлементом. Если поезда нет, то при подходе автомашины шлагбаум автоматически открывается и затем закрывается. Последующие переезды мы, уже обученные, проходили без остановок. (В настоящее время автоматическими шлагбаумами никого не удивишь - но тогда...)

Вскоре выехали в ту часть острова, которая называется Пеннемюнде, и тут впервые около большого отеля "Дильнер и сын" встретили человека. Это был пожилой мужчина. Он вел, держа одной рукой на двух поводках (белом и черном) двух собачек на коротких ножках - скочтерьеров - аспидно-черного и белоснежного. Заговорили. Выяснили, что он и есть Дильнер. Получили и приняли приглашение поселиться в его отеле. Приехавшая через некоторое время комиссия во главе с генералами ракетных войска Гайдуковым и Софроновым разместилась в этом же отеле и действовала в содружестве с нами, точнее, шла по нашим следам.

От Дильнера мы узнали, что ракетный центр размещен в западной оконечности Пеннемюнде. Он же привел ко мне крупного, полного человека, который отрекомендовался: Нимвеген, заместитель фон Брауна по коммерческой части, и тут же поведал нам о своей ловкости. При входе передовых частей в Пеннемюнде осматривались все жилища: искали скрывавшихся фашистских офицеров и солдат, но в дом Нимвегена никто не зашел - он в своем саду на высоком шесте укрепил флаг Чехословакии (жена по происхождению чешка).

Нимвеген сопровождал нас при осмотре объектов ракетного центра и давал не слишком квалифицированные пояснения. Впрочем, у него нужно было только выяснить местоположение, время создания и начала действия той или иной установки. В деталях не трудно было разобраться и без пояснений.

Несмотря на имевшийся у нас опыт создания больших аэродинамических труб ЦАГИ, остающихся и до сих пор (спустя 50-60 лет) первоклассными сооружениями, крупные испытательные стенды Пеннемюнде производили большое впечатление. По сравнению с известными мне аналогичными стендами НИИ-1 того времени и только что виденными стендами БМВ в Басдорфе - эти были колоссами. Разумеется, уже через несколько лет после этого у нас и в США появились испытательные установки (во много раз более крупные), но в то время масштабы испытательной работы у фон Брауна в Пеннемюнде поразили своим размахом.

Некоторые стенды для огневых испытаний двигателей и ракет представляли собой вертикальные башни с высотой в наземной части 20- 30 м. Внутри башни в специальном стволе вертикально закреплялась ракета ФАУ-2 (высота ракеты 14 м) в сборе или ее двигатель (выхлопным соплом вниз), топливо с расходом 125 кг в секунду подавалось из баков ракеты или стендовых баков (спирт и жидкий кислород). Тяга измерялась на весах, а расход компонентов - специальными расходомерами. В выхлопной шахте струя продуктов сгорания поворачивалась в специальном ложе на 90° и выбрасывалась в сторону моря (стенды стояли у берега). Стенки шахты и ложе охлаждались водой, которая разбрызгивалась специальными рядами форсунок и, поглощая тепло, испарялась. Опыт сопровождался страшным грохотом (шумоглушение не предусматривалось) и вырывавшимися из ложа клубами пара.

Имелись стенды для холодной "проливки" и гидростатических испытаний охлаждающей рубашки двигателя и баков, передвижная установка для автотранспортировки ракеты в лежачем положении с устройством для перевода в вертикальное положение и установки на специальный стол, с которого производился пуск ракеты.

Все это и другое оборудование мы тщательно фотографировали, сопровождали описаниями и регулярно отсылали в Москву, где работники НИИ-1 при участии референта министра инженера Гильзина изготовляли альбомы, которые изучались в министерстве с вниманием. Для связи использовался находившийся в моем распоряжении самолет - средний американский бомбардировщик Б-25, который пилотировал известный старый летчик Кудрин (второй пилот - Байкалов). При возвращении из Москвы самолет проходил с грохотом на бреющем полете над крышей нашего отеля и, покачивая крыльями, докладывал о прибытии. Мы вскакивали в виллис и мчались на аэродром встречать летчиков. Аэродром Пеннемюнде был оборудован несколькими широкими взлетными бетонными полосами. Один из работников аэродрома нам рассказал, что весной 1945 года русский пленный летчик пробрался к военному самолету, стоящему на аэродроме, и улетел на нем в зону Советской Армии. Впоследствии я узнал, что это был летчик Девятаев. Сначала он был репрессирован, как все побывавшие в плену, а впоследствии получил за этот подвиг звание Героя Советского Союза (правда, лишь к 25-летию победы в 1970 году).

При осмотре лаборатории и мастерских института я обратил внимание на то, что многие прецизионные станки в приборном цеху имели штамп "Сделано в США, 1943 год". Нимвеген очень оживился при разговоре об этом и рассказал, что в начале 1943 года его вызвал фон Браун и приказал достать 30 прецизионных станков. Нимвеген пояснил, что эти станки были очень дефицитными, и их распределял сам Гиммлер. Гитлеровское руководство почти до конца войны не оценило возможности ракет ФАУ-2 (как и описанной мною ранее другой реактивной техники) и поэтому ничего получить от Гиммлера фон Браун не мог. "Что ж, - говорит Нимвеген, - я взял цистерну спирта и отправился с острова Свинемюнде на материк. Пришлось пересечь всю Германию с северо-востока на юго-запад, - станков в стране не нашел. Тогда я направился в нейтральную Испанию и там через одного коммерсанта, который был связан с племянником Черчилля, обменял спирт на 30 станков (якобы для Испании приобретенных через Англию в США), и они были доставлены мною в Пеннемюнде. Вся операция заняла меньше трех месяцев".

Интересно, что военные самолеты Англии и США часто летали над Пеннемюнде, но серьезной бомбежке германский центр ракетной техники не подвергался. Лишь под конец, перед приходом наших войск, был один налет, но заметного ущерба центру он не нанес. Видимо, союзники не ожидали, что в эту войну он сыграет большую роль и предпочитали его получить в целости и сохранности. Таким я его и увидел.
Не обошлось и без происшествий. В первое же посещение топливохранилиша в Пеннемюнде я решил взять для отправки на анализ в Москву пробу бесцветной жидкости, обнаруженной в одной из цистерн. В отеле вышел на балкон рассмотреть свой трофей. Бутылка в моих руках тут же разорвалась. Залитые лицо, руки и гимнастерка покрылись белыми пятнами. Пятна с кожи постепенно сошли, но гимнастерка навсегда утратила опрятный вид. Впоследствии выяснилось, что я имел дело с концентрированной перекисью водорода (крепостью выше 60%), которая на солнце, особенно при наличии твердой примеси (пылинки в бутылке) бурно разлагается (взрывается) с выделением кислорода. Это было однокомпонентное горючее, на котором работала турбина турбонасосного агрегата двигателя ФАУ-2.

Сначала моя подкомиссия развернула бурную деятельность по отправке в Москву не только информации, но и проб топлив, транспортабельных (для самолета) агрегатов и деталей ракеты. Однако эта деятельность была сужена командой министра, которую мне с нашей собственной авиапочтой передал из Москвы В.Ф. Болховитинов. Меня попросили ограничиться фотографиями и информацией, но не становиться в положение хозяина материалов по ракетной технике и уступить эту роль комиссии Гайдукова - Софронова. Моей информации придавалось, как писал В.Ф. Болховитинов, большое значение, ее тщательно изучали, но руководство Минавиапрома не хотело, чтобы министерству поручили работы над ракетами в полном объеме. В дальнейшем эта тематика в значительной своей части и "ушла" в другое министерство.

Остановлюсь еще на одном эпизоде. От Нимвегена я узнал, что в Балтийском море в 25 километрах от Пеннемюнде находился островок, на котором помещалась испытательная установка для запуска ракет ФАУ-2. Море было еще заминировано, и до острова можно было добраться только по воздуху. Облет острова на Б-25 показал, что посадить туда наш самолет нельзя. Длина острова меньше километра, ширина - метров триста. По краям острова видны здания - два жилых дома, маяк и пусковая вышка для ракет, окруженные участками леса; в средней части - зеленый луг. Решил попросить для этой цели у воздушной армии, приданной фронту Рокоссовского, самолет У-2 (По-2). Самолет мне выделили, но возникла трудность: машина была - двухместной. Демков, считавший себя моим телохранителем, устроил истерику, заявил, что не пустит меня одного, а я не мог поручить ему заняться разведкой ввиду его недостаточной технической компетентности и не слишком большой сообразительности. Наблюдая за нашим спором, летчик предложи нам обоим разместиться на заднем сидении, и мы втроем вылетели на остров. Посадка прошла удачно, но снова возник спор. Я считал, что у самолета следует оставить летчика и Демкова (для охраны), а сам решил отправиться в разведку. Пришлось приказать подполковнику Демкову остаться у самолета.

Сначала я осмотрел маяк - ненужное мне, но любопытное сооружение - вращающийся многогранник из специальных стекол с мощной ртутной лампой. Высота светильников около 2 м. У перепуганного смотрителя маяка - он видел советского офицера впервые - я узнал, что живущий на другом конце острова начальник пусковой установки ФАУ-2 является одновременно хозяином (арендатором) всех угодий и по совместительству занимается сельским хозяйством. На пути к пусковой установке Демков догнал меня, уговорил взять с собой. Подошли к пусковой башне и видим, навстречу спешит какая-то пожилая женщина. На чистом русском языке она объяснила, что является женой начальника пусковой станции - инженера-электрика, который в двадцатых годах как иноспециалист работал несколько лет на заводе "Динамо" в Москве. Тогда она и вышла за него замуж. По нашей просьбе она вызвала мужа, и со связкой ключей в руках он повел нас осматривать станцию, которая напоминала огневой испытательный стенд с открывающейся крышей. Отпирая столы и шкафы, он доставал инструкции и методические записки по обработке результатов летных испытаний, точнее - отстрелов. Рассказал о том, что при первых стрельбах в 1942-43 годах управление часто не срабатывало и ракета летела, "куда хотела". В частности, возник дипломатический скандал, когда одна из ракет упала у берегов Швеции.

Посещение станции оказалось очень информативным и интересным. При этом случились два события, не имевших, правда, отношения к технике. К одному из столов, в котором вместо ящиков была запирающаяся деревянная шторка, не подошел ни один ключ. Я попросил Демкова вскрыть шторку прикладом автомата. Он быстро взялся за конец ствола правой рукой, а за верхнюю часть приклада левой - и вышиб шторку. Но тут раздался выстрел - Демков забыл поставить автомат на предохранитель. Вижу, все с испугом смотрят на меня. Оказалось, что пуля, пробив край моего летного шлема, ушла позади меня в стену. Казалось бы, все обошлось, но в это время Демков побелел как мел, а из большого пальца его правой руки хлынула кровь. Он пальцем прикрывал отверстие ствола во время выстрела. По счастью, у немки - бывшей москвички с Покровки - оказался перевязочный пакет. Пострадавшему наложили жгут, сделали повязку, и мы с кучей взятых материалов собрались двинуться к нашему самолету.

Но начальник станции попросил нас задержаться. Он заявил, что в амбаре у него сидят два немецких солдата из охраны, которых не взяли на последний мотобаркас, ушедший с острова в конце апреля. Солдаты, по его словам, хотят сдаться нам в плен. При перегруженности самолета забрать их мы не могли и приняли решение отнять у солдат орудие, увезти с собой, а об их местопребывании сообщить в Пеннемюнде. Я подал команду выбросить все оружие в приоткрытые ворота амбара.

Солдаты послушно выполнили команду и, подняв руки вверх, вышли из амбара. Сообщив им наше решение и нагрузившись немецкими автоматами и пистолетами, мы вернулись к самолету и благополучно долетели до аэродрома Пеннемюнде.

Из интересных материалов, добытых нами в КБ фон Брауна, отмечу секретную книгу Зенгера "Сверхдальний ракетоплан", в которой описывался проект крылатой ракеты-самолета с мощным ЖРД, способной облететь вокруг Земли (с волнистой траекторией, поднимавшейся до высоты 500 км и опускавшейся до плотных слоев атмосферы, от которых рикошетом за счет подъемной силы ракета "отражалась" и вновь уходила вверх и т.д.). Было и много других интересных сведений. В частности, от Нимвегена мы узнали, что серийное производство ФАУ-2 осуществлялись на подземном заводе в Нордхаузене - в Тюрингии, но в мае этот город относился к американской зоне оккупации Германии, и попасть туда пока не представлялось возможным

Загрузившись в Пеннемюнде и оставив для дальнейшей работы по вывозу объектов техники комиссию генерала Софронова, мы отправились на юг Германии в Саксонию, в городок Ауэ, расположенный у самой Чехословацкой границы. Здесь Германию от Чехословакии отделяет горный район - Восточная часть Гарца.

В этой поездке принял участие и начальник НИСО генерал Н.И. Петров, которого интересовала известная приборная фирма "Фусс". Наклонные микроманометры Фусса и другие лабораторные приборы в двадцатые годы закупались при оснащении московского ЦАГИ до того времени, пока не были созданы более совершенные отечественные приборы (микроманометр ЦАГИ конструкции А.Г. Бычкова и т.п.). Однако на этот раз Н.И. Петрова интересовали самолетные приборы. Не будучи специалистом в этой области, я выступал как переводчик, помогал Н.И. Петрову вести беседу с главным инженером фирмы Пфайдером. Запомнился продемонстрированный нам прибор для непосредственного измерения в полете числа Маха. В то время он был новинкой и предназначался для реактивных самолетов. В беседе Н.И. Петров высказал сожаление, что беседа идет на немецком языке, а он лучше знает английский. Пфайдер понял его без перевода и тут же перешел на английскую речь. Однако Н.И., как выяснилось, владел английским "не в совершенстве", и пришлось тут же попросить Пфайдера вернуться к немецкому, мотивируя тем, что так мне легче вести записи беседы. Захватив образцы самолетных приборов и описания, Н.И. Петров отбыл в Берлин, а я остался в Ауэ, так как узнал от Пфайдера, что некоторые фирмы, расположенные поблизости, выполняли заказы БМВ и Юнкерса - изготовляли лопатки для газовых турбин и компрессоров турбореактивных двигателей.

В Ауэ такой фирмой оказалось старинное предприятие "Вэльнер и сыновья", поставлявшее во многие страны мира столовые приборы для океанских лайнеров (в частности, для "Нормандии", "Королевы Елизаветы I" и др.) и крупных отелей и ресторанов. Директор-распорядитель фирмы Мюллер повел нас прежде всего в музей, где хранились образцы приборов (ложки, ножи, вилки, сахарницы, конфетницы, кофейники и т.п.), изготовленные более чем за сто лет существования фирмы. Это были приборы из серебра, фраже и стали, а также покрытые слоем серебра или позолоченные.

Все это было очень красиво, но турбинных лопаток в музее не оказалось. Этим заказом военного времени фирма после конца войны не хвалилась. По моей просьбе принесли набор турбинных лопаток для БМВ-003, затем провели нас по цехам. На прессах, предназначавшихся прежде для штамповки ложек и вилок, специальные заготовки путем последовательной штамповки превращались в готовые стальные лопатки. Мы собрали образцы от всех промежуточных операций, начиная с заготовки и кончая готовой лопаткой (кстати, ложки здесь тоже штамповались не за один раз, а за несколько операций, в каждой из которых использовался свой штамп). Все эти образцы в соответствующей последовательности были нами привязаны к листу тонкой фанеры, над каждым образцом была помещена соответствующая матрица (штамп). От Мюллера мы узнали, что алюминиевые лопатки для компрессоров ТРД изготовлялись на аналогичном предприятии, расположенном в нескольких десятках километров от Ауэ, в горной деревушке. Побывали мы вскоре и там и составили такую же "технологическую доску" со всеми промежуточными образцами, отражающими процесс изготовления компрессорной лопатки. Эти доски тут же улетели в Москву и были хорошо встречены там.

Я не буду останавливаться на посещении замков, музеев и готических соборов, куда мы заглядывали из любознательности; на коротких передышках в горных отелях; на переезде границы с Чехословакией и посещении Карлсбада; заезде в знаменитый центр саксонского фарфора Майсен под Дрезденом, так как все это не было связано с новой техникой и представляло только гуманитарный интерес.

Конец нашего пребывания в Ауэ совпал с концом Потсдамской конференции. Стало известно, что граница советской зоны передвинулась на запад. Тюрингия с Нордхаузеном попала в нашу зону, и мы двинулись через Хемниц в Нордхаузен -знакомиться с заводом, производившим ракеты ФАУ-2.

Перед отъездом из Пеннемюнде состоялся наш последний разговор с Нимвагеном.
- Вам, вероятно, интересно узнать все возможные подробности о работе над ФАУ-2 от самого фон Брауна, - сказал мне Нимваген. -- Похлопочите, чтобы меня командировали в американскую зону, и я Вам привезу фон Брауна.
Я ему ответил, что поскольку фон Браун предпочел ретироваться на Запад, а не остался в Пеннемюнде, вряд ли он захочет переехать в советскую зону.
- Но ведь Вы ничем не рискуете, - ответил Нимваген, - и в крайнем случае одним немецким коммерсантом (в моем лице) в советской зоне станет меньше. А вдруг я уговорю переехать сюда фон Брауна. Ведь ради этого стоит рискнуть!

Этим шутливым разговором закончилось мое сотрудничество с Нимвагеном. В дальнейшем к его помощи обращалась комиссия Сафронова, но подробностей я не знаю.

НОРДХАУЗЕН
Посетив коменданта Нордхаузена, мы установили местонахождение подземного завода, начавшего в 1944 году серийное производство ракет ФАУ-2. Завод расположился в меловой горе, сквозь которую были пробиты большие продольные туннели (не помню, один или два) и проложен ряд поперечных туннелей. В продольном туннеле помещался главный сборочный конвейер; по поперечным подавали крупные детали и узлы. Оборудование было первоклассным. Особенно интересным показался в то время агрегат для точечной сварки отсеков корпуса ракеты, в котором приварка производилась сразу, если не ошибаюсь, в 80 точках.

Продвигаясь вдоль главного конвейера и осматривая боковые пролеты, мы добрались до выхода с противоположной стороны горы. Туннель переходил в открытую дорогу. С левой стороны дороги располагалось громадное кирпичное сооружение с большим количеством чугунных дверок. Это была огромная многокамерная кремационная печь. Справа от дороги стояли одноэтажные холодные бараки "в одну доску", огороженные колючей проволокой. Здесь помещался концентрацонный лагерь "Дора". Узники его трудились в меловой горе; истощенных и больных сжигали в печах. В меловой горе и лагере "Дора" погибло около 100 000 узников, людей разных национальностей. Но больше всего - советских граждан, попавших в плен. Незадолго до конца войны на заводе началось восстание, которое было жестоко подавлено. Семеро руководителей восстания были повешены, и виселицу с их трупами протащили для устрашения остальных по главному конвейеру.

На заводе в Нордхаузене немцы успели собрать около 800 ракет фАУ-2. Несколько десятков было сброшено на Лондон. Намечен был план первой серии - 2000 штук, но с окончанием войны эта работа прервалась. Много собранных ракет находилось на месте. Однако все чертежи ракет и все готовые приборные отсеки были изъяты американцами, которые побывали в Нордхаузене до нас.

Испытания двигателей к ракетам ФАУ-2, которые изготовлялись в Нордхаузене, проводились довольно далеко от этого города - на самом юге Тюрингии, близ границы Баварии. Местность тут гористая, покрытая густым лесом. Для испытательного стенда использовали глубокую штольню, из которой прежде добывали естественный шифер - черный слоистый минерал. На краю штольни выхлопом вниз подвешивался испытуемый двигатель. Спирт поступал из цистерн, а жидкий кислород шел по трубам из больших сосудов Дюара, куда накачивался машинами тут же расположенного кислородного завода. Такой же большой кислородный завод мы видели в Пеннемюнде (мощностью около 1000 л.с.). Зайдя в этот завод с черного хода и осмотрев его, мы вышли из главного входа и обнаружили надпись на дверях мелом: "Не разминировано". Капитан командир саперного батальона такой-то". Над надписью был нарисован череп и под ним скрещенные кости. Впоследствии оттуда вынесли несколько тонн взрывчатки и