Мая Дановская. Сотрудник Приборной Лаборатории ЦИАМ

Это из письма Вам, Алексей Михайлович. Ещё времен «Домашнего компьютера».
А циамовский сайт в целом, конечно, - пример наших обычных книг Почета. Они могли бы сделать побольше фотографий. Хоть бы сфотографировали проходные: одну (для начальства) с циркульным въездом, наклонными клумбами: то с цветами табака, то анютиных глазок, то настурций или бархоток и блестящими начищенными медными цилиндрическими поручнями вдоль окон (от пола до потолка) внутри. Около проходной была торжественная священная тишина. А другая проходная - небольшая (для трудового коллектива) - около трамвайной остановки "Школа". Около неё вначале и в конце смен было шумно, а после работы – весело. А есть ли это всё?

Дополняю сейчас 01.01. 2010.

Я работала в ЦИАМ`е с сентября 1954 года до февраля 1959 года (Тогда я сдала зимнюю сессию пятого курса), после чего перешла на дневное отделение МЭИС, на только что созданный факультет «навигации объектов в пространстве», который после долгих колебаний скромно назвали Радиотехническим факультетом. Самым интересным курсом на этом факультете был блестяще прочитанный курс Марком Ефремовичем Альбацем. Его совершенно фантастическую биографию я узнала гораздо позже. А тогда это был немолодой (по тому нашему времени - ему было, наверное, лет 40) человек с красивым лицом и усталыми, очень добрыми глазами. Лекции у меня пропали, сразу же, как только я сдала экзамен по его предмету. Курс был закрытый. Нам сразу же оформили вторую форму допуска к работе с закрытыми документами.
Но вернемся в ЦИАМ.
Приборная лаборатория, куда меня направили на работу в ЦИАМ`е, по причине того, что я была принята в Институт Связи (1954 год), имела два помещения. Одно – кабинетное. И второе помещение находилось в корпусе экспериментальных установок.
Кабинетное помещение занимало весь последний этаж здания – флагмана территории ЦИАМ. Территория имела и имеет почтовый адрес: Авиамоторная улица, дом 2. Авиамоторная улица «вытекала» из «Солдатской улицы». Если Вы там хоть раз бывали, то Солдатская – это та, на которой находится Церковь Петра и Павла. Это ориентир.
Так вот, здание, о котором я говорю, - это первое здание на территории ЦИАМ (за оградой, построенной Вашим дедушкой, как гласит молва) и в то же время самое первое здание на Авиамоторной улице. А мы, как Вы поняли, на последнем этаже. Довольно большой «зал» был отведен по ту самую аналоговую «Установку», на которую меня направили работать. И окна этого «зала» выходили на прославленный среди жителей Лефортова Синичкин пруд, (потом сквер), а позже на построенный там же кинотеатр «Спутник». «Мои» два окна были на большом расстоянии друг от друга. У меня было два стола. Один письменный, у окна, выходящего на Солдатскую улицу, а другой стол предназначался для обработки материалов работы на машине. Журнал для записей, фотопленки и т. д. Он располагался у другого окна под углом к первому. Окно выходило на Авиамоторную улицу и на школу, в честь которой была названа остановка трамвая. Эту школу кончила моя сестра Зоря Дановская, а я училась в ней первые четыре класса, после чего моя мама, учительница математики в мужской школе (на шоссе Энтузиастов), перевела меня в другую школу, находящуюся в другой части Лефортова на Красноказарменной улице, рядом с МЭИ.
К тому же был даже ещё третий стол: он был помещен ближе к дверям помещения. На нем размещались все фотопринадлежности: вода, проявитель, закрепитель, мешок с рукавами для манипуляций, всякие контейнеры, лотки и т.д. Около дверей он помещался, чтобы легче было добираться до мест с водопроводом, который находился за стенами этого помещения, в коридоре. Моя начальница (смотрительница) размещалась, как ей нравилось, за небольшим письменным столом рядом с машиной.
Помещения нашей лаборатории в корпусе экспериментальных установок находились практически по диагонали от вышеописанных «кабинетных». Они были как раз против нашего (имеется ввиду жилого) дома, прямо против наших окон. Но из корпуса этих установок ничего видеть было нельзя, так как там не было окон.
Территория ЦИАМ`а представляла собой прямоугольник, одна сторона которого примерно была равна трамвайной остановке, а другая сторона равна интервалу между Авиамоторной и Энергетической улицами.
Со стороны Энергетической улицы к территории ЦИАМ`а примыкает территория Лефортовской тюрьмы. Но только на части стороны, прилегающей к Энергетической улице. На территории ЦИАМ`а в этом месте располагалось автохозяйство, поэтому мы никогда там не бывали. А дети (моя дочь) наблюдали всё происходившее на территории института и частично даже тюрьмы из выстроенного уже после войны 6-го корпуса жилгордка ЦИАМ, из квартиры одной из её одноклассниц, расположенной на каком-то высоком этаже.
В центре этого прямоугольника Территории был разбит небольшой сквер с клумбой, скамейками, окруженный небольшими, негустыми кустами. Там весной, когда так тянуло на воздух, можно было очень хорошо посидеть во время обеда.
В лаборатории было свое небольшое конструкторское бюро с кульманами, но в, основном, сотрудники лаборатории - теоретики – исследователи, очень много интересных людей. Но в обеденный перерыв все от «мала до велика» были равны. Тогда разгорались бои за столом для настольного тенниса, который устанавливался ежедневно в довольно большом вестибюле. Мужчины проявляли галантность, особенно, к молодежи. Шутки, смех подначивание. Было много выпускников МАИ, по одному - по два человека каждый год. Они, в свою очередь, были знакомы с выпускниками, попадавшими в другие лаборатории. И таким образом, происходил «обмен воды в природе». Я даже была знакома, не очень близко, правда, с Донатом Огородниковым, будущим директором.
В бытность мою «редактором» радиогазеты ЦИАМ я много бывала в разных цехах (в лабораториях меньше). Кроме того, с рабочими этих цехов я вместе однажды была отправлена в колхоз. (О колхозе см. ниже). Но впечатлений от посещений цехов было достаточно много. Конечно, - это шум, гул, но к этому нам, живущим тогда против экспериментального корпуса, не привыкать. На высоте движутся тележки. Внизу работают станки. Станки аккуратно вычищены, выдраены. Я смотрю вниз, на медную табличку одного из станков и вижу, что витиевато написанные буквы гласят о заводе изготовителе станка и о времени его изготовления. 1913 год. Я была, конечно, поражена. А станки работали исправно.
Кроме того, в «кабинетное» помещение, где располагалась наша лаборатория можно было попасть или по улице вдоль ограды, а потом через вход, или всё через тот же цех который располагался в первом этаже того же здания.

«Примечания». Мая Дановская.
Август - ноябрь. 2008 г.
Это фрагмент из моей работы о Зоре.
Встреча с Н.А. Крымовой и А В.Эфросом.
Но я – то в ЦИАМ`е. Значит, надо сначала объяснить, откуда я.

(Есть фотографии работы на аналоговой ЭВМ того времени. На каких только машинах я не работала).

Работа шестидневная. Рабочий день - 8 часов плюс обед - 1 час, всего 9 - часов всю неделю. Суббота обычный рабочий день. Работа начинается в 8.30, выйти надо в 8.00 и пройти вдоль циамовской ограды, которая начинается у нашего дома, до проходной одну трамвайную остановку. В проходной надо назвать свою фамилию и номер ячейки пропуска. Эта часовая пружина становится частью организма. Однажды, видимо, задумавшись, я, проходя в метро, протянула контролеру билет и назвала фамилию и номер ячейки пропуска. Поручни турникета нечаянно ассоциировались с Проходной ЦИАМ`а. Чарли Чаплин да и только! У него в кино был фрагмент: поточный метод и связанные с ним у человека ассоциации в быту. У Чаплина – конечно, в карикатурной форме.
Конец работы в 17.30, в проходной надо сдать пропуск, надо дойти до дома. Имеющееся в распоряжении время можно потратить на один из нескольких возможных процессов. Или что-нибудь перехватить, или завить волосы щипцами, нагревая их на газовой плите, или поспать 15 минут. И выйти надо в 18.30, чтобы к 19.00 быть в Институте. Две пары плюс перерыв между лекциями, потом: иногда с кем-то поговорить о работах, зачетах, иногда пококетничать, иногда кто-то провожает, т.е. надо добраться домой. Вот и получается – 23.00. Благо дом находился между работой и учебой в одной трамвайной остановке в обе стороны. Между ними (работой и учебой) – две остановки. Посредине – наш дом.
На работе я имела должность сначала ученика, потом техника - прибориста и участвовала в исследованиях поведения различных систем под влиянием внешних «возмущений» (а проще - воздействий) на аналоговых машинах того времени. Училась составлять на машине схемы, заданные инженерами. Схемы эти собирались путём внешней коммутации различных устройств, Эти устройства входили в комплекс машины, коммутация производилась с использованием шнуров и клемм, расположенных на передней панели машины с символическим изображением устройств, которым они принадлежат. Выход Первого → Вход Второго, Выход Второго → Вход Третьего, … Выход Последнего → Вход Первого из набора устройств, требуемых по схеме. «Возмущение» подавалось с панели Управления с последовательным изменением его величины по задуманной инженером схеме. Каждое изменение регистрировалось. Потом что-нибудь менялось в схеме соединений устройств или их составе, и опять – серия регистраций. Аналоговая техника давно не используется, пожалуй, с конца 50-х годов её уже заменили цифровые ЭВМ. Но, бывает, что развитие идет по спирали. Кто знает, что будет дальше?
А как техник, к тому же я должна была обеспечить сам процесс. Зарядить и потом извлечь фотопленку, проявить её в условиях светлого помещения, т.е. наощупь, в мешке из черной плотной ткани поместить её в контейнер для проявки, потом высушить плёнку. Переписать, нужным образом сложить и систематизировать, полученные кадры… Иногда на работе удавалось подготовить какие-то институтские задания…
Да, нагрузка. Тогда-то, по приходе домой с работы, и перед институтом я и научилась спать 15-20 минут с глубоким отдыхом. Появившийся много позже рассказ о Штирлице, владевшим этим приёмом для меня не был удивительным.
На производстве к тому же - общественная, комсомольская работа. Радио газета. Вещание на всю территорию Института (ЦИАМ`а), а это прямоугольник со сторонами как раз в полторы трамвайных остановки и множеством корпусов (лабораторий и цехов). ЦИАМ тогда ещё был со времен зарождения и военного времени большой и могущественной структурой. Для комсомольских собраний (по-моему – 800 человек) снимали Дом Культуры МЭИ. В своём здании Завкома не помещались.
Так вот Радио газета. Я была редактором, (но это так говорится - редактор, т.к. редактор – он же корреспондент, он же уговорщик написать заметку, он же…) а главным редактором была Ира Золотаревская. Она тогда только что кончила институт (наверное, Авиационный) и недавно вышла замуж за Леонида Золотаревского и с ним постоянно советовалась (советовалась по телефону - он работал не в ЦИАМ`е). (Не знаю, не тот ли это Л. Золоторевский, ставший позже известным журналистом). С ответственной, очень красивой, очень умной и, в то же время, современной мне Ирой у нас были совет да любовь. Она мне очень нравилась…
Это опять отступление. Но оно важно, т.к. из него приблизительно можно понять, что же я была тогда за «фрукт». В общем, «фрукт» – рабочий, который вел годами достаточно трудную, размеренную, можно сказать размеченную как железнодорожное расписание, трудовую жизнь. Шаг влево, шаг вправо – нежелательный сбой. Чтобы отправиться куда-то на свидание в будний день, необходимо было оформить увольнительную с предстоящими последствиями в недалёком будущем (то ли вычеты, то ли отработки).
А меня приглашают на свидание Н. Крымова и А Эфрос. Я, конечно, еду, ещё не зная, где и как это будет происходить. Встречаемся в театре в первом фойе у входа. Меня встречают. Я смущена. Обстановка меня бросает то в жар, то в холод. Я вижу, как идет какая-то маленькая старушка. Вдруг понимаю, Боже мой! Это же Сперантова! Сперантова, - мой Радио друг и собеседник всего моего дошкольного и школьного Радио детства! Военные дети – воспитанники Радио. Наталья Анатольевна о чем-то с ней поговорила. (Разве можно разговаривать с Радио небожителями?) Потом вернулась ко мне.
И они мне сообщают, что надо пообедать и, поэтому мы пойдём в ресторан. Обедать как-то не входило в мои планы. Зачем мне обедать? Пообедать я могла и в ЦИАМ`е, я вообще была равнодушна к еде. Ведь, речь шла о том, чтобы поговорить о Зоре? Внешне я не проявляю удивления. А они сообщают мне, что мы пойдём в ресторан гостиницы «Метрополь». Я думаю, ничего себе, попалась. В «Метрополь» с режиссёрами, днём (!),… люди работают! Куда это я качусь? Какое-то разложение. К чему это может привести?

Отправили в колхоз. (Источник тот же)
Осенью 56-го меня посылают от работы в колхоз на картошку. Я тогда училась на 3-ем курсе. Осень сырая, промозглая. Меня вызывают к заместителю директора Лаборатории. Вхожу, он, видимо, уже с кем-то «поговорил по душам». Обычно респектабельный, обходительный мужчина (Форафонтов - фамилия) сидит налитый красной краской, как рак. Он объявляет мне решение: в колхоз, в колхоз. Я начинаю что-то лепетать. У меня мол, учеба, ответственный 3-й курс. Какое там!
- Ничего страшного. Месяц отдохнёте. Увидите деревню. Через месяц догоните. (У него самого в кабинете сыро, за стеклом - ливень). Дальше – галочка в списке. Спасибо. Вы всё поняли. До свидания. Сапоги, телогрейку, шлемофон получите у завхоза.
Бреду домой. Думаю свою думу, свою незавидную долю. Голова понурая. Прихожу. Рассказываю. Сестра взрывается. Ты что, с ума сошла? 3-ий курс! Шутки шутишь с учебой! И к маме. Что, мол, я специально напросилась в колхоз, потому что надоел институт. Как сговорилась с Форафонтовым! Я объясняю, что меня никто не хотел слушать, а ехать я, точно, ни в какой колхоз в такой ливень не хочу. И я никак не могла взять в толк, чего она так всполошилась? За меня, что ли беспокоилась? А я и не подозревала! «Телячьих нежностей» у нас никогда особенно не было. Разговаривали всегда, как взрослые; ещё мне же иногда доставалось разных хитрых (но добрых) издёвок, подшучиваний и прочих пилюлей. Так, подшучивала надо мной, когда я вдруг начинала изъясняться и отвечать на все вопросы исключительно стихами (прочитанными). Я только ртом воздух ловила. Но всерьёз не принимала.
Но воздух тут было сотрясать бесполезно. Сказано - в колхоз, значит – в колхоз! Поехала, месяц отработала по колено в грязи. Запомнилось, как деревня праздновала Покров день. Все напились. Потом в белых праздничных рубашках, грудь - на распашку, с поленом друг на друга – драться, а в воздухе уже кружится снежок. Покров же! В одном Форафонтов (Замдиректора лаборатории) оказался прав. Работа, да и само пребывание в колхозе прибавили мне знания жизни.
А мне после этих приключений пришлось догонять в институте. Лекции переписала у подруг, работы и задания разные выполнила, лабораторки сдала. Стахановка! Никто не оценил!

PS
В последни момент "прицепила"
Дановская Мая Николаевна. ~1957.
Дановский Николай Фаддеевич. ~1945 - 1946. После фронта. После Дальнего Востока. Майор. Орден Отечественной войны.
Приведены вместе, чтобы продемонстрировать комсомольский значок, курточку, которая обязательно должна была быть в гардеробе девушки того времени моего тогдашнего характера. Курточка цвета светлого хаки.
А, кроме того, отец сфотографирован в гимнастерке, из материала которой и сшита позже эта курточка. Это было какое-то офицерское английское сукно.
Ваша М.